Interview 1
С.К.
Не все согласились выставлять свою жизнь на всеобщее обозрение, поэтому здесь и далее ограничимся инициалами наших респондентов.
Ему не дашь прописанных в паспорте 83 лет. Высокий, подтянутый, с громким, басовитым голосом и резкими, быстрыми движениями. Первый вопрос вызвал у него улыбку:
- Я родился в Украине. В еврейском местечке Журбин, Винницкой области. Там жили, в основном, евреи, так что я, естественно, ощущал себя евреем с рождения. Благодаря маме, наша семья (я, брат, сестра, в меньшей степени, папа) вела еврейский образ жизни. Говорили дома на идиш, по праздникам посещали синагогу. Ребе был в таких небольших местечках как наше, что называется на все руки: и мальчиков обрезал, и следил за кошерностью продуктов, и вёл службу. Я даже до четвёртого класса ходил в еврейскую школу, где все предметы были на еврейском языке. Впрочем, всё это продолжалось недолго. В 1937 году, когда мне исполнилось десять лет, синагогу и школу прикрыли, раввин куда-то исчез.
- Его репрессировали?
- Не знаю. Может и репрессировали. Я был мальчишкой и меня в то время, честно сказать, это мало интересовало.
- Ну а после 37-го? Вы чувствовал себя евреем?
- Честно говоря, всё меньше и меньше. Конечно, мы продолжали говорить дома на идиш, отмечали такие праздники, как Пурим, Ханука, Роша Шана. Мама готовила по праздникам фаршированную рыбу, другие еврейские блюда. Но без синагоги, без раввина всё еврейское постепенно уходило куда-то на второй план. Но, как Вы понимаете, ненадолго. Подошло 22 июня 41 года и нам в полной мере напомнили о том кто мы такие.
- Расскажите, пожалуйста, подробнее.
- Честно говоря, не люблю вспоминать то время. Слишком страшно всё это было. Эвакуироваться мы не успели. Отца и старшего брата, ему как раз исполнилось 18 лет, призвали в армию. Остались мы втроём: я, мама и младшая сестра. Впрочем, о том, что всё будет так плохо, мы понятия не имели.
Когда в июле 41-го вошли немцы, территорию, где жили евреи, огородили проволокой и нам было запрещено выходить за её пределы. За нарушение-расстрел. Никаких продуктов не завозили, поэтому питались только тем, что удавалось поменять у не евреев, которые с риском для жизни приходили на территорию гетто. Естественно, не было ни врачей, ни больниц, ни работы. В сентябре немцев сменили румыны и порядки стали несколько мягче. Иногда мужчин забирали на те или иные работы и больше они не возвращались. Лишние свидетели немцам не были нужны. В общем, всё, повторяю, было невыносимо мучительно и страшно…Приход Красной армии стал самым большим праздником в моей жизни.
Позже, когда умерла мама, я женился, родились двое детей и мы переехали в Одессу, еврейского в жизни нашей семьи осталось совсем немного. Если не считать, конечно, еврейского юмора, без которого Одессу представить себе невозможно.
В Германии я сразу вступил в еврейскую общину Брауншвайга. Но…старое дерево на новой почте плохо не приживается. Языком овладеть не удалось, дочка осталась в Одессе. Поэтому чувствую себя довольно одиноко.
Ощущаете здесь себя евреем?
Ну, как сказать. Здесь прекрасная синагога, молодой, симпатичный раввин, но в религиозном отношении полностью почувствовать себя евреем всё-таки не получается. И уже, вряд ли, получится. Однако, стараюсь, насколько позволяет здоровье, посещать Шаббат и другие праздники. Когда говорят, что евреи не национальность, а религиозная группа, мне это непонятно. Еврей, независимо, верующий или неверующий, остаётся евреем.